Отпустить и взлететь

То небо кто-то будто нарисовал темно-синими и алыми красками. Облака темно-синие, отблески заката – алые. Она стояла на коленях у окна, молитвенно сложив руки. Молилась ли? Она сама не знала. Просто ей впервые за много дней было не больно и почти не тревожно. Несколько часов назад она бродила по городу и даже улыбалась своим мыслям. Она улыбалась странному чувству внутри – свободе. 

Она потеряла работу и готовилась продать квартиру, чтобы рассчитаться с долгами отца. И когда все это свалилось на нее, один особенный человек, тот, которого она любила и ждала много лет, позвонил и сказал, что женится. Он ждал от нее радости и поздравлений. А чего еще он мог ждать от близкого друга?  Она слушала его полный счастья голос и щебетала счастливые ответы. Потом долго считала гудки в трубке. Боли почти не было. Вначале. Она же знала, что рано или поздно это случится. Давно к этому готовилась. Ведь заметила же, что ее милый друг к новой девушке относится совсем не так, как к многочисленным прежним любовям. Она это выдержит, как и многое другое. А о своих проблемах она ему так и не рассказала, хотя собиралась. Не хотела его расстраивать. А может, просто не хотела убедиться, что он сейчас просто не способен расстраиваться из-за нее. Он  же переполнен эмоциями и планами. Переполнен свой девушкой. Другой девушкой. Не ею. 

Боль нарастала стремительно, захлестывая ядовитой волной, мешая дышать и жить. Миллионы вопросов, тысячу раз продуманных, но никуда не исчезнувших. Почему не она? Что она сделала не так? Может, нужно было иначе повести себя в самом начале их знакомства? Надо было оставить за собой частичку загадки, а не стремиться стать ему родной и близкой? Слишком родной, слишком близкой… Она так легко мирилась с другими женщинами в его постели, но как же трудно принять другую женщину в его сердце. И почему именно эта кукла? Почему о ней он сказал «она изменила мою жизнь?» Вот так просто изменила – и все. Ей не нужно было годами быть рядом с ним, не нужно было поддерживать его и помогать ему. Она изменила его жизнь самим фактом своего существования. «Но разве она любит тебя так, как я? Разве она знает и понимает тебя так, как я?» Ей казалось, что кто-то вонзил ей в душу вилы и медленно, с садистским удовольствием проворачивает. 

Она рыдала, почти кричала от боли… А рядом требовали внимания больная бабушка и маленькая сестренка. Их нужно было накормить. На все вопросы отвечала: «Переживаю из-за квартиры». Она разогрела ужин, подала на стол, сказала, что хочет подышать свежим воздухом. Поднялась на  крышу, смотрела на город, отстраненно думала, что хорошо, что у нее есть больная бабушка, сестренка и отец-идиот. Они без нее пропадут, так что эти вилы в душе ничего не значат. Она снова рыдала-кричала и не могла остановиться. Потом вернулась в квартиру и стала мыть посуду. На следующий день она осознала, что перестала сутулиться. Просто если держать спину прямо, то боль от вил в душе не такая острая. Вот такой парадокс. А он не звонил, и это хорошо, а то наверняка говорил бы только о своей будущей жене, а она не была уверена, что сможет это выдержать. 

Нужно было искать работу и покупателя для квартиры. Ну и думать о том, где жить после продажи квартиры. И она всем этим занималась. А между тысячью и одним делом – острое жало обиды. Конечно, эту куклу любить легко. Она же такая милая и нежная. Куда до этой куклы ей – усталой лошади со всегда растрепанными волосами, не умеющей толком делать маникюр. Она поняла, что жалеет себя. Все с той же внезапно родившейся объективностью она подумала, что вот так страдать действительно легче, чем сделать маникюр. Хотя, конечно, не в нем дело. Она шла вдоль кромки моря своей новой походкой, на лебединой шейке гордо несла свою непокорно-кудрявую голову. На самом деле совсем не гордо – просто так слезам тяжелее пролиться. Мужчины заговаривали с ней – впервые за долгое-долгое время. Что вдруг они увидели в ней? Что такого, чего не было вчера или неделю назад? 

В то время, когда обычно он ей звонил и они разговаривали обо всем на свете, она делала маникюр, а потом акварелью рисовала мотылька в детских ладошках. Спросила у бабушки и сестрички: «Как вы думаете, мотылек только сел на ладонь или собирается улететь?» Бабушка ответила: «Сейчас улетит». Сестра сказала: «Если ему на ладони уютно и спокойно, то конечно, останется». Конечно, мотылька просто надо отпустить. Пусть летит. Пусть будет очень-очень счастлив. Наверное, сейчас он идет с той, другой, по берегу моря, может, запускает воздушного змея, может, слизывает с ее губ шоколадное мороженое, свое любимое. 

«Я ни о чем не жалею. Каждый миг этой дружбы-недружбы был для меня радостью. Ты так долго давал мне крылья, а теперь хочешь улететь и это нормально. Я отпускаю тебя. И я благословляю вас обоих. Живите тысячу лет и родите самых прекрасных детей во Вселенной. Встретьте вместе солнечную старость, держитесь за руки, смотрите друг на друга влюблено, как в первый день. Даже если я буду тебе совсем не нужна. А если буду нужна, то приходи. Я навсегда останусь для тебя верным и понимающим другом. Мы и это пройдем». 

Пришел отец, торопил с продажей квартиры. Она чувствовала себя фениксом. Все сгорело – перья, кровь, кости. Остался только пепел, из пепла родился птенец. Еще голенький, неоперившийся, на дрожащих лапках. Взмахивает крыльями, пытается взлететь. Одинокий голый птенец на краю холодной вселенной. 

На собеседование шла с ощущением провала. Она не потянет такую работу. Не ее уровень. Если бы в прошлом больше внимания уделяла английскому… Если бы согласилась, когда ей аналогичную должность предлагали после института, когда знания еще были свежи и не было набито столько шишек… Но тогда она думала, что ей не хватит опыта. А ей опыта и сейчас не хватает. На стволе дерева она заметила необычную ящерицу. Не зеленую, а цвета коры. Странная ящерка-принцесса смотрит блестящими бусинками глаз. И оказывается, можно залюбоваться этим сказочным созданием и на короткий миг избавиться от мыслей обо всем болезненном и важном. 

На собеседовании ее среди прочего спросили, почему она уверена, что справится с этой работой, ведь судя по ее резюме, она предпочитает работать с бумагами, а здесь все же больше общение с людьми. Она ответила: «Никогда не верила, что смогу эффективно работать с людьми. Боялась. Я вообще много чего боялась. Всю жизнь. И некоторые страхи не сбылись и уже никогда не сбудутся, некоторые еще могут сбыться, а некоторые уже сбылись. А помимо них сбылись еще некоторые плохие вещи, о которых я даже подумать не могла. Но, оказывается, со всем этим можно жить. И мне уже не страшно. Я чувствую, что справлюсь». Она не знала, как этот эмоциональный бред поможет ей. Как эти смешные, хоть и вырванные со дна сердца слова могут впечатлить толпу менеджеров с дежурными улыбками? 

Она шла домой и шептала: « Я не хочу быть несчастной». Потом поправилась: «Я хочу быть счастливой. Я уже счастлива». А в парке наконец-то расцвела сирень. Лиловые кисти на фоне неба, запах нежный, чуть-чуть щемящий, это что-то из детства. Она замерла, будто ослепленная этой безыскусной обыденной красотой. 

Она хотела жить полной жизнью – правильной, счастливой и гармоничной. Хотела любить и быть любимой, отдавать и получать. Она хотела дочитать книгу, заброшенную полгода назад по причине «нет времени». Она хотела наконец-то выучить этот проклятый английский. Она хотела говорить с людьми, слушать  и понимать их. Она хотела чувствовать радость и чтобы другие чувствовали радость рядом с ней. Нет, не нужно жертвенности, жертвенность – это бесконечный долг, а люди ненавидят, когда должны, ненавидят это ярмо на своей шее, хотят скорее уйти. Она хотела не жертвовать. Она хотела летать над лужами и сугробами и дарить крылья другим. И все это переполняло ее до слез. А боль… Она никуда не делась. Просто с ней можно жить. И однажды она пройдет или преобразуется во что-то другое. Об этом можно будет подумать потом. Пока что надо дойти до дома, сделать бабушке укол, погладить сестричке одежду на завтра. Ну и найти английский словарь. Да, маленький шаг надо сделать уже сегодня. Через три дня ей позвонили и сказали, что берут на испытательный срок. Ей дают шанс. А вечером случился тот невозможный алый закат среди синих облаков. 

Она стояла на коленях, молитвенно сложив руки. Не знала, кому молится – Богу или Вселенной – и молится ли вообще. Кто-то сотворил Млечный Путь и планету Земля, эти сумасшедшие закаты и ее любовь. Ее чудо. Но чудом есть не только ее любовь, но и вся ее жизнь со всеми взлетами и шишками, со всеми нелепостями и маленькими радостями. С этим внезапно нахлынувшим чувством свободы и ожиданием чего-то важного и хорошего. Когда-нибудь небо снова окрасится в темно-синее и алое, и это будет иной закат, не такой, как этот, но тоже прекрасный. Когда-нибудь феникс построит гнездо и вырастит птенцов. Когда-нибудь она встретит того, кто станет ее крыльями, ее домом и ее светом.